Орлеанская девственница. Магомет. Философские пове - Страница 85

К оглавлению

85

Запомните! Отныне
Я положу конец языческой гордыне.
Над всеми высший суд Аллахом мне вручен,
И всякий бунтовщик на гибель обречен.
Ведь даже смерть сама моей послушна воле:
Взгляните, — он восстал, и он не дышит боле.
Так на любого, кто подъять посмеет меч,
Немедля гнев небес сумею я навлечь,
Любой, кто возразить осмелится приказу, —
Пусть даже в помыслах, — покаран будет сразу.
И если день для вас сияет до сих пор,
То — потому, что я смягчил свой приговор.
Ступайте тотчас в храм, вы, сброд неблагодарный!

Пальмира (вновь придя в себя)


Нет, стойте! Отравил Сеида враг коварный!
Ну что ж, кровавый зверь! Не думай, что всегда Ты сможешь уходить от правого суда!
Ты отнял у меня отца, и мать, и брата.
Нет больше ничего, что мне здесь было свято, —
Теперь и я могу уйти за братом вслед.
Будь проклят на века!

...

(Бросается на меч брата и закалывается.)

Магомет


Остановись!

Пальмира


О нет!
Свободна наконец от всех скорбей Пальмира.
О, далеко еще освобожденье мира,
Им правишь ты, тиран, несущий мрак и гнет.
Но свет осилит тьму, и власть добра придет!

Магомет


Я потерял ее… А был триумф так близок!
Мой план был так хитер, — пусть и жесток и низок, —
Но цель всех темных дел, обманов и интриг
Нежданно вырвана из рук в последний миг!
Дав юной прелести едва достичь расцвета,
Я сам сгубил ее — и вот мне казнь за это…
У победителя в душе бушует ад!
Да, совесть все же есть, и жжет она, как яд!
О мой господь! Тебя жестокости орудьем
Я сделал, чтоб нести порабощенье людям!
Казня и милуя, я знал, что сам я слаб,
Что, для людей кумир, я пред тобою — раб,
Что муки жертв моих мне наказаньем станут.
Обманывая всех, я не был сам обманут…
Что ж, пусть теперь мне мстят погубленные мной:
Пусть сердце, яростью кипящее земной,
Исторгнут из груди — смерть страсти в нем погасит.
Но спрячь от глаз людских то, что меня не красит.
Злодейств и слабостей позор пусть будет скрыт;
Преданье пусть мой лик сияньем окружит,
А память о дурном — сама в веках потухнет.
Я должен богом быть — иль власть земная рухнет!

Конец


Философские повести

Задиг, или Судьба
Восточная повесть
Перевод Н. Дмитриева

Посвятительное послание Саади султанше Шерла

18 числа, месяца шеваля, 837 г. Хиджры.

Прельщение очей, мука сердец, свет разума! Не целую праха от ног ваших, ибо вы почти не ходите, а если и ходите, то по иранским коврам или по розам. Преподношу вам перевод книги одного древнего мудреца, который имел счастье быть досужим человеком и мог забавляться писанием истории Задига — произведения, в котором сказано больше, чем это кажется на первый взгляд. Прошу вас прочесть его и высказать свое суждение. Ибо, хотя вы едва достигли весны дней своих и хотя все удовольствия к вашим услугам, хотя вы прекрасны и ваши дарования добавляют блеска к вашей красоте, хотя вас прославляют с вечера до утра, хотя по всем этим причинам здравый смысл для вас отнюдь не обязателен — тем не менее вы обладаете ясным умом и тонким вкусом, и я сам слышал, как вы рассуждали куда разумнее, чем длиннобородые дервиши в остроконечных шапках. Вы сдержанны, но вам чужда недоверчивость, кротки, не будучи слабодушной, делаете добро, но с разбором, любите своих друзей и не создаете себе врагов. Ваше остроумие никогда не подкрепляется злоречием, вы не говорите и не делаете ничего дурного, хотя вам это было бы очень легко. Короче говоря, ваша душа мне всегда казалась такой же чистой, как и ваша красота. Вы даже не чужды философии, и это побуждает меня думать, что вам скорее, чем всякой другой женщине, понравится это произведение мудреца.

Оно было написано первоначально на древнехалдейском языке, которого ни вы, ни я не понимаем. Его перевели на арабский язык для забавы знаменитого султана Улуг-бека. Это было в те времена, когда арабы и персы начали писать сказки вроде «Тысяча и одна ночь», «Тысяча и один день» и прочие. Улугу больше нравился «Задиг», но султанши предпочитали разные «Тысячи и один». «Как вы можете восхищаться побасенками, в которых нет ничего, кроме глупостей и бессмыслиц?» — говорил им мудрый Улуг. «Именно за это мы их и любим», — отвечали султанши.

Льщу себя надеждою, что вы не уподобитесь им и что будете настоящим Улугом. Надеюсь даже, что, когда вы устанете от обычных бесед, похожих на всякие «Тысяча и один», только менее занимательных, мне можно будет улучить минуту, чтобы поговорить с вами серьезно. Если бы вы были Фалестридой времен Скандера, сына Филиппа, или царицей Савской времен Сулеймана, — эти владыки сами пришли бы поклониться вам.

Молю силы небесные, чтобы утехи ваши были нескончаемы, чтобы красота ваша никогда не увядала и счастье длилось вечно!

Саади

Кривой


Во времена царя Моабдара жил в Вавилоне молодой человек по имени Задиг; его природные наклонности, прекрасные сами по себе, были еще более развиты воспитанием. Несмотря на богатство и молодость, он умел смирять свои страсти, ни на что не притязал, не считал себя всегда правым и умел уважать человеческие слабости. Все удивлялись, видя, что при таком уме он никогда не насмехается над пустой, бессвязной и шумной болтовней, грубым злословием, невежественными приговорами, пошлым гаерством и тем пустозвонством, которое зовется в Вавилоне «беседою». Из первой книги Зороастра он узнал, что самолюбие — это надутый воздухом шар и что, если его проколоть, из него вырываются бури. Никогда Задиг не бахвалился презрением к женщинам и легкими над ними победами. Он был великодушен и не боялся оказывать услуги неблагодарным, следуя великому правилу того же Зороастра: «Когда ты ешь, давай есть и собакам, даже если потом они тебя укусят». Он был мудр, насколько может быть мудрым человек, ибо старался бывать в обществе мудрецов. Постигнув науку древних халдеев, он обладал познаниями в области физических законов природы в той мере, в какой вообще их тогда знали, и смыслил в метафизике ровно столько, сколько смыслили в ней во все времена, то есть очень мало. Вопреки тогдашней философии, он был твердо убежден, что в году триста шестьдесят пять дней с четвертью и что солнце — центр вселенной. Когда главные маги с оскорбительным высокомерием называли его человеком неблагонамеренным и утверждали, что только враг государства может верить, будто солнце вращается вокруг собственной оси, а в году двенадцать месяцев, Задиг молчал, не обнаруживая ни гнева, ни презрения.

85